Noo.Ru:// Главная / Синтез реальности / Фенгород / Серая луна / На дне [нормальный вид]

НА ДНЕ

Она вошла и стала зажигать свечи. Он молча наблюдал за ней, откинувшись на подушки и сцепив пальцы на затылке.

- Я не могу уснуть, - сказала она, подходя к постели. Жёлтые тени плясали по её обнажённому телу.

- Мне это только на руку, - ухмыльнулся он. Ему не понадобилось притягивать её к себе - она прильнула к нему сама. Под ними тихо зашуршал шёлк.

- Не могу уснуть, не могу уснуть, не могу уснуть, - шептала она, вжавшись лицом в его плечо. Она никогда не могла уснуть. Она вообще никогда не спала, и каждое утро, всматриваясь своими отдохнувшими, ясными глазами в её смятое, словно простыня, лицо, он читал в нём того, что она никогда бы ему не сказала: она не спит, никогда не спит.

- "На дне она, где ил", - задумчиво продекламировал он, проводя ладонью по её чёрным волосам и соскальзывая дальше, вниз, на плечи.

- "И водоросли, - сонно продолжила она. - Спать в них..."

- "...ушла. Но сна и там нет", - закончил он и коснулся пальцами шрамов на её спине. Она немедленно напряглась, и он убрал руку.

- Почему ты не берёшь с меня денег? - вдруг спросил он.

Она приподнялась на локте и откинула прядь с его лба.

- Ты шлюха, - упрямо продолжал он. - Красивая, ухоженная, дорогая шлюха, но ты никогда...

- "На дне она, где ил", - с усмешкой напомнила она.

- Я тебя не понимаю.

- И не надо, - она целомудренно поцеловала его в щёку.

- Ты сама говорила, что всегда берёшь деньги, по крайней мере в первый раз. Всегда. У всех. А у меня не взяла. Почему?

- Да ты просто нравишься мне, дурачок, - фыркнула она.

- Если бы ты обслуживала даром всех, кто тебе нравится, то сидела бы без гроша.

- Это верно, - рассеяно согласилась она.

- Откуда у тебя эти шрамы?

Она словно окаменела, и он понял, что снова не застиг её врасплох. В этом-то и была сложность: спросить её настолько неожиданно, чтобы она растерялась достаточно, чтобы ответить. Но, похоже, это было просто невозможно. Она постоянно ждала этого вопроса. Она жила этим ожиданием.

Он нарочито медленно провёл ладонью по её спине, чувствуя, как бугрится под пальцами некогда растерзанная плоть. Он видел эти шрамы десятки раз, хоть она и не давала ему возможности рассмотреть их получше. Рубцов было два, каждый в локоть длиной, они шли углом вдоль её лопаток и сходились чуть выше уровня подмышек. Она скрывала их от окружающих так же тщательно, как и свою бессонницу.

- Когда-то в детстве, - начал он, так и не дождавшись от неё ответа, - я слышал легенду о людях-птицах. Все они были черноволосыми, смуглыми и сильными, жили высоко в горах и обладали парой прекрасных мощных крыльев. Они были непобедимы и казались счастливыми. Но счастливы они не были. Потому что были лишены блага, дарующего величайшую благодать и успокоение. Они не могли спать.

Она сжалась под его ладонью, превратилась в сгусток, в комок и почти исчезла, но ничего не сказала. Он продолжал:

- Однажды к ним пришёл человек, называвший себя величайшим мудрецом всех времён, и сказал, что за одно великое благо нужно расплачиваться отсутствием другого, не менее великого, что бессонница - это плата за крылья. Многие добровольно лишились своего сказочного дара, прежде чем вскрылась ошибка. И несколько десятков людей-птиц, измождённых прекрасных людей с уродливыми рубцами на спине, оказались самыми несчастными существами на свете. Им больше не было места в родных горах, а мир людей был им чужд. Они так и не сумели прижиться в нём, и те из них, кто ещё живы, теперь составляют низы, отбросы общества. Дно. Мать говорила мне: смотри внимательно, люди с самыми несчастными глазами - это они.

Он убрал ладонь с её спины и, взяв её за подбородок, поднял её лицо к себе.

- Бедная моя, - прошептал он. - Бедная, бедная моя девочка.

Несколько бесконечных минут они лежали молча. А может, прошли часы - он не знал.

- Ты никогда никому не говорила, кто ты, правда?

- Мало кто верит теперь в глупые сказки, - ответила она.

- Но неужели никто не спрашивал?

- Спрашивал, конечно.

- И что же ты отвечала?

Она тихо улыбнулась.

- Очень печальную историю. Печальную и поучительную. Историю о бедной девочке, которая задолго до того, как стала элитной куртизанкой, в бытность свою дешёвой портовой проституткой попыталась сдуру обокрасть на базаре надсмотрщика рабов, соблазнившись толщиной его кошелька. Тот застукал маленькую идиотку на горячем. Её удалось вывернуться, но прежде ему удалось дважды полоснуть её по спине своим хлыстом... Ты видел когда-нибудь хлыст надсмотрщика рабов?

Он видел. Длинный кожаный жгут, усыпанный битым стеклом, смешанным со стойким клеем, не только скрепляющим осколки, но и способствующим дополнительному инфицированию раны.

- И тебе верили, - сказал он убеждённо.

- Конечно. Почему им было не верить?

- Но мне ты призналась.

- Да.

- Почему.

- Я уже говорила. Ты мне нравишься.

Она тихонько высвободилась из-под его руки.

- Ты мне очень нравишься, - повторила она. - Я... я почти люблю тебя. И не хочу тебе лгать.

Он понимающе кивнул, чувствуя внезапный прилив нежности. Он коснулся её волос, но она отстранилась.

- Ты не понял, - мягко сказала она. - Я хочу быть с тобой честной.

- Но ведь ты уже...

Она слабо качнула головой.

- Я лгала им всем, понимаешь? Их были десятки, сотни, и все они спрашивали, откуда у меня шрамы на спине, и почти все сами же отвечали на свой вопрос, как ты сейчас, и я всем им лгала. Но не тебе. Не теперь. Если бы я хоть немного смогла поспать, я бы нашла силы... солгать ещё раз. Но не сейчас. Не тебе.

- В чём же правда? - спросил он, почувствовав, как невыносимо пересохло горло.

Она отодвинулась ещё чуть дальше, и в этот миг он понял, что это расстояние, такое с виду небольшое, они никогда не преодолеют, потому что после того, что она сейчас скажет, он этого больше не захочет. Ему захотелось схватить её, задушить, сделать всё, лишь бы она молчала, лишь бы не разрушала эту сладкую, романтичную, печально-прекрасную иллюзию. Но она уже говорила - просто и так устало:

- Правда в том, что я была портовой шлюхой и стянула кошелёк у надсмотрщика. Он дважды огрел меня хлыстом, и я слышала, как с треском расползается кожа у меня на спине. Вот так-то.

- Зачем ты... - с мягким упрёком начал он, но она перебила его, на этот раз почти раздражённо:

- Одна из моих подруг надоумила меня прикинуться сказочной принцессой. Какая удача, говорила она, что ты темноволосая и темнокожая. В наше время достаточно болванов, способных поверить в то. Что ты - ангел, которому обкромсали крылышки. Отобрали крылья и ничего не дали взамен - как это романтично! И как пикантно. Сам король не откажется возлечь с женщиной-птицей, а вот с портовой шлюхой, которую выпорол надсмотрщик, он трахнуться явно побрезгует. Этот садист оказал мне услугу, представляешь? Ведь я никогда не стала бы столь высокооплачиваемой проституткой, если бы не эти шрамы. Они придают мне определённый шарм, не правда ли?

Она с улыбкой закрыла глаза, словно вспоминая что-то приятное. Он не смотрел на неё. Его слегка мутило.

- Но вот что странно, - сказала она, сгоняя с губ улыбку, - с тех пор, как я начала ломать эту комедию, я не могу спать. То есть... совсем не могу. Понимаешь?

Он встал и начал одеваться. Она приподнялась и молча, выжидательно смотрела на него. Он недолго смог выдерживать этот взгляд и посла её ответный.

Её глаза. Такие глубокие, такие печальные. Глаза женщины-птицы. Его обуяла злость. Зачем она лгала? Зачем она сейчас солгала? Когда она лгала? И лгала ли вообще?..

Он замахнулся и ударил её со всей силой, на какую был способен. На простыни брызнула кровь. Она поднесла пальцы к разбитым губам и молча подняла на него глаза. Глубокие. Печальные. Она не делала их такими. Они такими просто были.

"Они - дно, - подумал он.- Портовая шлюха. Воровка. Лгунья и интриганка, симулирующая любовь и оргазм. Дно. Засасывающее, словно ил, дно".

"На дне она, где ил
И водоросли. Спать в них
Ушла. Но сна и там нет".
Ей нет сна нигде.